Я не спеша проглотил свою ложку супа, вытер губы розовой бумажкой (О, прохладное, тонкое полотно столового белья в моей «Миране»!) и сказал: «У меня тоже есть для тебя сюрприз, моя милая. Судья Тейлор велел секретарю вычеркнуть из протокола все после слов: «Были бы вы черный, мистер Финч, вы бы тоже напугались», а присяжным сказал не обращать внимания на всякие неуместные выкрики. И женщина за стеклянной стеной — женщина, снимающая наушники руками, дрожь в которых почти незаметна,думает: «Нет. Я вышла из моего укромного уголка и раскрыла мою драгоценную книгу. Прошу прощения, если я это буду выражать в цифрах, но Ваша возможность любить, скажем, около 220 единиц, а готовность простить и не осуждать — всего около сорока, т.
Значит, ты теперь не убиваешь ни мух, ни москитов, такая, значит, у тебя полоса,сказала я. Через физические страдания уменьшается зависимость от всех человеческих ценностей — и материальных, и духовных. Норман посмотрел на зажатую в руке маску и вздрогнул — его потрясло нечто, таящееся в идиотской вкрадчивой ухмылке Фердинанда. Я понял, что главное в любом тексте это глубинный, информационночувственный канал. О себе я могу только сказать, что проснулся утром двадцать шестого, ничего не подозревая о том, что я говорил или делал под влиянием опиума, с минуты, когда действие его овладело мною, и до того времени, когда раскрыл глаза на диване в гостиной Рэчель. Он все еще слышал в темноте звук, потревоживший его сон, звук, похожий на трение друг о друга ветвей на ветру, скрип деревянных пальцев о стену и стекло окна скрип, скрип, скрип.
Пациент знал, что неоднократное кровопускание лечит очень эффективно, настраивался на положительные эмоции. А кто же будет им смеяться? спросил Гэндальф, качая головой.
Марка, казалось, не слишком волновало, что вампиры живут с ним бок о бок. Я очень устала и уже совсем засыпала, и вдруг мне привиделся Аттикус — он складывает газету и сдвигает шляпу на затылок, а потом — Аттикус посреди пустой, замершей в ожидании улицы сдвигает на лоб очки. — Никому ни слова,шепнула она на прощанье, глядя сверху на три испуганных запрокинутых лица. С этой минуты мое душевное состояние изменилось, оковы души распались, и все мои силы освободились; от прежней скованности осталась лишь саднящая боль, которую может излечить только время. Усадьбы времён до гражданской войны с железными балконами и ручной работы лестницами — теми лестницами, по которым в роскошном цветном кино актрисочка с солнцем обласканными плечами сбегает, подобрав обеими ручками — преграциозно — перёд юбки с воланами (а на верхней площадке преданная, непременно чернокожая, служанка качает головой). В июне одного и того же года (1919-го) к ней в дом и ко мне в дом, в двух несмежных странах, впорхнула чья-то канарейка. Там на полу, между диваном и телевизором, лежало староестарое покрывало, которое было покрывалом лет пятнадцать назад, а потом превратилось в подстилку для пикников и местного речного пляжа.
Видишь? Ерунда! А я даже спрашивала одну приятельницу, она сказала, что сон не плохой, а может быть, даже хороший. И наружная дверь была все так же распахнута настежь; в незапертые окна падал свет; Хиндли уже вышел и стоял на кухне у очага, осунувшийся, заспанный. — Ребята, попробую нырнуть на сколько получится, сказал я.
http://carlos-bentley.blogspot.com/
Комментариев нет:
Отправить комментарий